Жизнь и судьба Адама Михайловича Шпехта

Адам Михайлович Шпехт родился в 1908 году в селе Сельман того же района Саратовской области в большой трудолюбивой семье российских немцев. Родители занимались интенсивным, как тогда говорили, сельским хозяйством и слыли зажиточным семейством. В 1920 году Адам окончил четыре класса местной школы и по сути дела началась для него самостоятельная жизнь. Любовь с раннего детства к сельскохозяйственной технике привела его на первые курсы механизаторов в город Энгельс.

В 1930 году Адам получил право, водить автомобиль. В это время в стране начались гигантские стройки. Газеты пестрели заманчивыми приглашениями молодых и здоровых людей приложить свои силы в дело заложения основ индустриализации. В голове у Адама рождались радужные мечты, руки требовали созидательного труда, а зоркие глаза дальнюю дорогу, сердце - нового автомобиля. И вскоре был сделан красивый выбор, одобренный отцом: Ярославль. Город стоит на Волге. В нем строятся и автозавод и Резиногигант, который будет обеспечивать резиновой обувью и всем прочим строящиеся автогиганты страны.

В 1932 году он прибыл на Всесоюзную стройку. Жил в общежитии, смонтировал немногочисленные автомашины. Вскоре Адам получил новый ЯАЗ. Мечты, кажется, стали осуществляться. Ещё большим смыслом наполнилась молодая жизнь когда в нее бурей ворвалось первое чувство любви к красавице Христине, родом из Ростова Великого. Вскоре молодые поженились, родилась дочка - первенец. На плечи Адама легла забота побольше зарабатывать. 0н; честно и старательно трудился. Слыл безотказным, знающим своё дело водителем. Это не осталось незамеченным. Адам был назначен личным шофёром одного из начальников стройки. С немецкой точностью он подавал машину к подъезду дома шефа и отвозил его на работу. Однако на фоне счастливой жизни постепенно начали появляться пятна. Одним таким пятном стал случай с женой шефа. Они ехали на рынок, где Адам исполнял роль молчаливого носильщика. Одним жарким днем он отвозил его жену загород для отдыха и стал свидетелем сцены измены. Вечером, доставив шефа домой, Адам неожиданно и тихо сказал: «Знаете, я вас очень уважаю и благодарен за комнату, которую вы помогли мне получить, но с завтрашнего дня попросите другого шофёра». В ответ на немой вопрос он протянул швейцарские карманные часы, недавно подаренные в знак хорошей работы.

Адам продолжал трудиться в автогараже слесарем по ходовой части и все реже вспоминал чувство стыда, кратковременной душевной слабости, а может и беспомощности. Завод набирал обороты, получал правительственные благодарности и премии, а вместе с ними и славу. Адам, как и все заводчане, гордился родным предприятием и радовался его успехам.

Но тут судьба послала Адаму новое испытание. Гараж был холодный, а смотровые ямы тем более, да к тому же в них всегда было сыро. Адам простудился и заболел тяжёлой формой пневмонии. На его счастье, в один из дней медсанчасть проверял довоенный светила хирург Голосов. Прочитав историю болезни и выслушав лечащего врача, он приказал готовить больного к операции. Операция прошла успешно. Тому свидетельство пройденные две войны и большой шрам ниже правой лопатки.

Адам Михайлович был среднего роста, какой-то весь костлявый с длинными жилистыми руками и большими ладонями, немного медлителен в движениях и речи, с глубоко сидящими уже выцветающими и довольно грустными глазами - верный признак трудно прожитых, лет. Лицо чуть скуластое, но волевое с зачёсанными набок ещё тёмными волосами. По всему виду никак не скажешь, что он немецких кровей,

а скорее из поместных поволжских народов. Это для него и послужило спаси-тельной соломинкой в трудное военное время. Что скоро будет война, знали все, и что с немцами тоже.' Лекторы наперебой твердили, что. если уж не шапками закидаем, то бронированным кулаком точно выбьем поганые зубы фашистской гадине. И у многих складывалось мнение о лёгкой и быстрой победе. Но всё началось неожиданно и не так, как рисовалось в голове. Полные эшелоны шли на Запад, такиё же полные с беженцами на восток. Слухи и сводки были неутешительными. Это потом будет множество Сталинских ударов. А пока...

Адам и Христина на всю наличность закупили крупы, сахару, мыла, соли и даже два мешка картошки и хорошо сделали. Зиму сорок первого года Христина с дочкой Алей прожили сносно. Адам же Михайлович указом Калинина от 28 августа 1941 года был объявлен огульно, как и все российские немцы диверсантом и вагоном-телятником,  под конвоем доставлен   под Челябинск рубать бурый уголь . Изнурительная работа в пыльной шахте со слабыми лёгкими, плохое питание трудармейцев давали повод решиться на отчаянный шаг - побег. "Если смерти, то мгновенной" - пелось в известной песне тех лет. Уж лучше так, чем медленная и верная гибель в трудармии.

Начало побега было неудачным. Адама и ещё одного новобранца, отставшего от своего поезда поздно вечером арестовали и поместили до выяснения обстоятельств в пристанционный сарай с многочисленным железнодорожным инструментом. Там' в кромешной темноте и холоде Адам и познакомился с Касимовым, мечтающим вернуться в Чувашию и отсидеться за тёплой печкой в объятиях любимой жены. Станция была небольшой и поезда редко останавливались. Под утро всё же остановился воинский эшелон, и они с помощью подручного инструмента легко выбрались на волю, и в последний момент Адам успел схватиться за многочисленные молодые руки новобранцев и влезть в теплушку. Так началась военная служба, отныне Касимова Адама Михайловича.

Заполярный фронт. День и ночь обеспечение тяжёлой артиллерии снарядами. Немцы хотели блокировать северный незамерзающий порт Мурманск и бои были жестокими, как с наземными и надводными силами противника, так и с его авиацией. Для шоферов она была более неприятной, чем все ухабы и прочие трудности вместе взятые, ведь в кузове были снаряды.

В дальнейшем Адам, как наиболее опытный шофёр, был прикомандирован к тяжёлому самоходному артиллерийскому полку N 1549, в котором прошёл всю оставшуюся войну с Германией и с Японией. Особенностью обеспечения самоходок было связано с их маневренностью и нужно было обладать особым чутьём и большой сноровкой, чтобы вовремя подвезти снаряды. Адам Михайлович изо всех сил старался не подводить однополчан, за что и получил несколько благодарностей главкома Сталина и медаль за оборону советского Заполярья. Там же его судьба свела с земляком- ярославцем, командиром автобатальона, капитаном Сафоновым. Их дружба была недолгой, но поистине судьбоносной.

В конце 1943 года, как-то не по-командирски, Сафонов, хлопнув Адама Михайловича по плечу, сказал: "Всё, отъездил на старых колымагах, поедем с тобой на Урал за новыми ЗИСами и подкреплением". Автомашин предстояло получить целый состав, а водителей было мало, и Адам был и за механика и за шофёра. И вот, копаясь в утробе одной не удачницы, он увидел, как примерно с батальон новобранцев во всём домашнем во главе с Сафоновым зашли на заводскую площадку. Они облепили машину со всех сторон, говоря на непонятном ему языке. Сафонов, представляя им Адама Михайловича, сказал, что он их земляк, командир и механик. Они не скрывая человеческой радости, угощали чем могли домашним, спрашивали, вероятно о войне, машинах и прочем, на что получали только его скупую усмешку и немудрёные задания. Страх быть разоблачённым прошёл только по прибытии на фронт.

Вскоре Сафонов был тяжело ранен и Адам Михайлович сам выпросился его отвезти на полковой Эмке в тыловой госпиталь, и не думал, что ещё когда-нибудь им предстоит встретиться на этой грешной земле.

Война катилась на запад, и вместе с этим рождались в душе надежды. Хотелось хоть весточку послать домой, но разум подсказывал этого не делать. После капитуляции Германии полк был полностью переформирован и брошен на восток на войну с Японией и дошёл до Порт-Артура. В память о той войне осталась медаль за победу над Японией и фотография китайского фотографа. "Всё" - сказал гвардии рядовой Касимов меняем баранку фронтовой машины на мирную, не глядя, как на фронте говорят, и после демобилизации вернулся в Ярославль Но... Здесь его подстерегали. Как только Адам Михайлович при попытке прописаться к семье заявил о том, что он не гвардии рядовой Касимов, а по всем довоенным документам Шпехт Адам Михайлович, молодой отутюженный как сам утюг лейтенант одним махом сорвал все награды с его груди и бросил в мусорный ящик, сказав при том, что он должен был на Урале сгнить, а он в герои подался. Арестанта посадили в кирпичный ещё купеческих времён неотапливаемый сарай. Благо в те годы допросы ещё по сталинским порядкам вели ночью это спасало от ночного холода, ведь на дворе стоял ярославский промозглый январь. Христине ничего не сообщили, а свиданий и передач не опускали. Все допросы вели молодые следователи, иногда и пистолетом крутили возле носа. И тут Адаму подумалось, что очень хорошо воевать в тылу, да ещё с безоружными. В коридорах встречались изредка седоволосые с наградами фронтовики. Но они и сами кроме приветствия рукой не поднимали глаз выше своих колен. По всему чувствовалось наступление новой волны поиска врагов, шпионов, диверсантов.

Но что это?! При конвоировании на очередной допрос, видимо решающий, днём, его во дворе чётко окликнул по фамилии Касимов, знакомый командирский голос. Адам остановился, ствол упёрся в спину. Подполковник с пустым левым рукавом предстал перед ним как с иконы, внимательный, бледный, с чуть прищуренными коричневыми главами, Адам коротко объяснил, что он вовсе не Касимов, а Шпехт, сбежавший из трудармии на фронт от верной гибели в шахте, не сумев при этом скрыть душевную радость за фронтового товарища. Сафонов внимательно осмотрел Адаму в глаза, на пустые дырки левой стороны много раз стираной выцветшей гимнастёрки, сказав конвоиру: ведите - разберёмся и уступил дорогу. Касимова не допрашивали, а после нескольких подписей поместили в тёплый, пахнущий всеми запахами канализации подвал. Вечером Адаму вручили повестку явиться в Сталинский райвоенкомат к Сафонову. И всё. Все вопросы были сняты. Но подполковник никак не мог сердцем принять фамилию Шпехт и на странице воинского билета об оговорках произвёл запись : "Вписанному о прохождении службы в армии по 6 марта 1946 года верить." И фамилию другу, чтобы обоим было поровну вписал: "Шпехт - Касимов." Так до кончины Адам Михайлович для волжских степей остался верным солдатом  Шпехтом, а для ярославских равнин Шпехт - Касимовым. В семье тщательно эта трагедия скрывалась, чтобы глупыми вопросами не травмировать юные души троих детей и их будущее. Только в предсмертном просветлении он тихо, но вполне ясно пропел:"Шейн ист ди Югенд, зи комт нихт мер."

журнал "Содружество культур" № 11